Скрыть >>

Противоречие как принцип развития теории

Проанализируем далее принципиальное отличие процесса выведения (дедукции) категорий в «Капитале» от формально-логической дедукции, т.е. конкретное существо способа восхождения от абстрактного к конкретному.

Мы установили, что понятие стоимости у Рикардо, т.е. всеобщая категория системы науки, есть абстракция, которая не только неполна, но и формальна, в силу чего и неверна. Понимая стоимость как понятие, выражающее то абстрактно-общее, чем обладает каждая из развитых категорий, каждое из конкретных явлений, им обнимаемых, Рикардо и не исследует стоимость специально, в строжайшем отвлечении от всех остальных категорий.

Таким образом уже здесь — в теоретических определениях исходной всеобщей категории и в способах ее определения — содержится, как в зародыше, вся разница между дедукцией категорий у метафизика Рикардо и способом восхождения от абстрактного к конкретному у диалектика Маркса.

Маркс вполне сознательно образует теоретические определения стоимости детальнейшим конкретным анализом простого товарного обмена, оставляя в стороне, как не имеющее отношения к делу, все остальное богатство развитых на его основе явлений и выражающих эти явления категорий. Это и есть, с одной стороны, действительно полная, а с другой стороны, действительно содержательная, а не формальная («родовая») абстракция. И только при таком понимании, предполагающем конкретно-исторический подход к вещам, становится возможным специальный анализ формы стоимости, специальное исследование конкретного содержания всеобщей категории — анализ стоимости не как понятия, а как конкретной чувственно-данной реальности, как простейшей экономической конкретности.

Стоимость анализируется не как умственное отвлечение общего, а как вполне специфическая экономическая реальность фактически находящаяся перед глазами и поэтому могущая быть специально исследованной, как реальность, обладающая своим собственным конкретно-историческим содержанием, теоретическое раскрытие которого и совпадает с выработкой определений понятия стоимости.

Маркс показывает, что реальным содержанием формы стоимости является не просто абстрактно-количественное тождество порций труда, как думал Рикардо, а диалектически-противоречивое тождество противоположностей относительной и эквивалентной форм выражения стоимости каждого из вступающих в отношение обмена товаров. Именно в раскрытии внутреннего противоречия простой товарной формы и заключается тот пункт, по которому диалектика Маркса противостоит метафизическому способу мышления Рикардо.

Содержание всеобщей категории, конкретного понятия стоимости у Маркса вырабатывается, иными словами, не на основе принципа абстрактного тождества, а на основе диалектического принципа тождества взаимопредполагающих полюсов, взаимоисключающих определений.

Это значит, что содержание категории стоимости раскрывается через выявление внутренних противоречий простой формы стоимости, осуществляющейся в виде обмена товара на товар. Товар предстает в изображении Маркса как живое противоречие реальности, обозначаемой этим термином, как живой неразрешенный антагонизм внутри этой реальности. Товар содержит противоречие внутри себя, в себе самом, в своих имманентных экономических определениях.

Заметим, что внутренней раздвоенностью на взаимоисключающие и одновременно взаимопредполагающие моменты обладает, как показывает Маркс, каждый из двух сталкивающихся в акте обмена товаров.

Каждый из них заключает в себе экономическую форму стоимости, как свою имманентную экономическую определенность. В обмене — в акте замещения одного товара другим — эта внутренняя экономическая определенность каждого из товаров только проявляется, только выражается и ни в коем случае не создается. Это — центральный пункт, от понимания которого зависит не только проблема стоимости, но и логическая проблема конкретного понятия как единства взаимоисключающих и одновременно взаимопредполагающих определений.

В явлении реального обмена дана следующая картина: один товар замещается в руках товаровладельца другим, и замещение это — взаимное. Замещение может совершиться только в том случае, если оба взаимозамещающих товара приравниваются друг другу как стоимости. Вопрос поэтому встает так: что такое стоимость?

Что это за экономическая реальность, природу которой выявляет обмен? Как ее выразить в понятии? Фактически совершающийся обмен показывает, что каждый из товаров представляет собой по отношению к своему владельцу лишь меновую стоимость, а никак не потребительную. В руках другого владельца каждый из участников обмена, напротив, видит только потребительную стоимость, т.е. вещь, могущую удовлетворить его потребность. Поэтому он и стремится ею овладеть. И это отношение абсолютно одинаково с обеих сторон.

С точки зрения одного товаровладельца каждый из товаров выступает в различной, и именно в прямо противоположной форме: принадлежащий ему товар (холст) есть только меновая стоимость и ни в коем случае не потребительная – иначе он не стал бы ее отчуждать, менять. Другой же товар (сюртук) для него, по отношению к нему есть, напротив, только потребительная стоимость, только эквивалент его собственного товара.

Во взаимозамещении меновой и потребительной стоимостей, относительной и эквивалентной форм, и заключается смысл реального обмена.

Это взаимозамещение, взаимопревращение полярных, исключающих друг друга, противоположных экономических форм продукта труда есть самое что ни на есть фактическое превращение, происходящее вне головы теоретика и совершенно независимо от нее.

В этом взаимопревращении противоположностей и реализуется и осуществляется стоимость. Обмен предстает как та единственно возможная форма, в которой проявляется, выражается в явлении, стоимостная природа каждого из товаров.

Фактически ясно, что проявиться, обнаружиться эта таинственная природа может только через взаимопревращение противоположностей меновой и потребительной стоимостей, через взаимозамещение относительной и эквивалентной форм. Иными словами, только тем путем, что один товар (холст) выступает как меновая стоимость, а другой (сюртук) — как потребительная, один принимает на себя относительную форму выражения стоимости, а другой — противоположную, эквивалентную. Обе эти формы совместиться в одном товаре не могут, иначе исчезает всякая необходимость в обмене. Отчуждают путем обмена только то, что не представляет собой непосредственно потребительной стоимости, а является только меновой.

Это фактическое положение дел Маркс и фиксирует теоретически: «Следовательно, один и тот же товар в одном и том же выражении стоимости не может принимать одновременно обе формы. Более того: последние полярно исключают друг друга» 1.

Метафизик, несомненно, обрадуется, прочитав это положение. Два взаимоисключающих определения не могут совместиться реально в одном товаре! Товар может находиться только в одной из взаимоисключающих экономических форм, но ни в коем случае не в обеих одновременно!

Значит, диалектик Маркс отрицает возможность совмещения полярных определений в понятии? На первый взгляд действительно может показаться так.

Но ближайший же анализ движения мысли Маркса показывает, что дело обстоит не так просто. Дело в том, что приведенный отрывок венчает собой анализ эмпирической формы обнаружения стоимости и лишь подводит к проблеме стоимости как имманентного содержания каждого из товаров. Выработка понятия, выражающего это последнее, еще впереди. Мышление, фиксирующее пока лишь форму эмпирического обнаружения стоимости, а не внутреннее содержание этой категории, и констатирует тот факт, что каждый из товаров может принимать в этом проявлении стоимости только одну из ее полярных форм, а не обе одновременно.

Но та форма, которую принимает каждый из столкнувшихся товаров, и не есть стоимость, а только абстрактно одностороннее обнаружение последней. Стоимость же сама по себе, понятие о которой только предстоит выразить, есть нечто третье, не совпадающее ни с одной из своих полярных форм, взятых порознь, ни с их механическим сочетанием.

Ближайшее рассмотрение обмена показывает, что зафиксированная выше «невозможность» совпадения в одном товаре двух полярных, взаимоисключающих экономических характеристик есть не что иное, как необходимая форма обнаружения стоимости на поверхности явлений.

«Скрытая в товаре внутренняя противоположность потребительной стоимости и стоимости выражается, таким образом, через внешнюю противоположность, т.е. через отношение двух товаров, в котором один товар — тот, стоимость которого выражается, — непосредственно играет роль лишь потребительной стоимости, а другой товар — тот, в котором стоимость выражается, — непосредственно играет роль лишь меновой стоимости. Следовательно, простая форма стоимости товара есть простая форма проявления заключающейся в нем противоположности потребительной стоимости и стоимости» 2.

Поскольку же речь заходит уже не о внешней форме обнаружения стоимости, а о ней самой как об объективной экономической реальности, скрывающейся в каждом из сталкивающихся в обмене товаров и составляющей скрытую, внутреннюю природу каждого из них, постольку дело выглядит иначе.

Принцип, запрещающий непосредственное совпадение взаимоисключающих форм существования в одной и той же вещи в одно и то же время (а следовательно, и в теоретическом выражении этой вещи), оказывается соблюденным там, где речь идет о внешней эмпирической форме проявления исследуемой реальности, — в данном случае стоимости, — но прямо отрицается там, где речь идет о внутреннем содержании этой реальности, о теоретических определениях стоимости как таковой.

Внутренняя природа стоимости теоретически выражается лишь в понятии стоимости. И отличительной чертой марксовского понятия стоимости выступает как раз то, что оно раскрывается через тождество взаимоисключающих теоретических определений.

В понятии стоимости выражается не внешнее отношение одного товара к другому товару (здесь внутреннее противоречие непосредственно не выступает, а расщеплено на противоречия «в разных отношениях»: «в одном отношении» — к своему владельцу — товар выступает только как меновая стоимость, а в «другом отношении» – к владельцу другого товара — только как потребительная, хотя объективно здесь не два отношения, а одно), но внутреннее отношение товарной формы. Иными словами, товар здесь рассматривается уже не в отношении к другому товару, а в отношении «к самому себе», рефлектированном через отношение к другому товару.

В этом пункте заключена тайна марксовской диалектики, и без четкого понимания этого пункта, этого решающего ядра логики «Капитала», невозможно ничего понять ни в «Капитале», ни в его логике.

В отношении к другому товару лишь проявляется, лишь выражается («рефлектируется») внутренняя сущность каждого из товаров — стоимость. И эта стоимость — объективная экономическая реальность — в обмене не создается, не рождается, а только проявляется, односторонне отражаясь в другом товаре, как в зеркале, которое способно отразить лишь ту сторону, которая обращена к нему. Так и настоящее зеркало отражает только лицо человека, хотя у него есть и затылок.

Будучи «рефлектированной вовне», стоимость и выступает в виде внешних, не совмещающихся в одном товаре противоположностей — меновой и потребительной стоимостей, относительной и эквивалентной форм выражения.

Но при этом каждый из товаров, поскольку он представляет собой стоимость, есть непосредственное единство взаимоисключающих и одновременно взаимопредполагающих экономических форм. В явлении же (в акте обмена) и в его теоретическом выражении эта конкретная двойственная экономическая природа всегда и везде выступает как бы распавшейся на два своих абстрактных, противостоящих друг другу момента, каждый из которых взаимно исключает другой и одновременно предполагает его в качестве необходимого условия своего существования, условия, находящегося не в нем самом, а вне его.

В понятии стоимости эти абстрактно противостоящие в явлении противоположности вновь объединяются, но объединяются не механически, а именно так, как они объединены в самой экономической реальности товара — в виде живых взаимоисключающих и одновременно взаимопредполагающих экономических форм существования каждого товара, его имманентного содержания — стоимости.

Иными словами, в понятии стоимости фиксируется «внутреннее беспокойство» товарной формы, внутренний стимул ее движения, ее саморазвития — внутренне присущее товару до всякого обмена, вне всякого отношения к другому товару экономическое содержание.

Исходя из выявленного понятия стоимости как живого, диалектически противоречивого совпадения противоположностей внутри каждого отдельного товара, Маркс уверенно и отчетливо вскрывает далее эволюцию простой товарной формы в денежную, процесс порождения денег движением простого товарного рынка.

В чем тут дело, в чем видит Маркс необходимость перехода от простого, прямого, безденежного обмена товара на товар к обмену, опосредованному деньгами?

Необходимость этого перехода выводится прямо и непосредственно из невозможности разрешить противоречие простой формы стоимости, оставаясь в пределах этой простой формы.

Дело в том, что каждый из товаров, вступающих между собой в меновое отношение, представляет живую антиномию. Товар А может находиться только в одной форме стоимости и не может одновременно находиться в обеих. Но если обмен совершается в действительности, то это значит, что каждый из двух товаров взаимно полагает в другом ту самую форму, в которой тот находиться не может потому, что он уже находится в противоположной. Ведь другой товаровладелец вынес свой товар на рынок вовсе не для того, чтобы кто-то мог измерять в нем стоимость своего товара. Он сам должен и хочет измерять в другом товаре стоимость своего, т.е. полагать противостоящий ему товар как эквивалент. Но тот не может быть эквивалентом потому, что уже находится в относительной форме.

И такое отношение абсолютно одинаково с обеих сторон. Владелец холста рассматривает товар — сюртук — только как эквивалент, а свой товар — как только относительную форму. Но владелец сюртука мыслит как раз наоборот: для него холст — эквивалент, а сюртук — только меновая стоимость, только относительная форма. И если обмен все-таки совершается, то это значит (если выразить факт обмена теоретически), что оба товара взаимно измеряют свою стоимость и столь же взаимно служат материалом, в котором стоимость измеряется. Иными словами, и сюртук и холст взаимно полагают друг друга в ту самую форму выражения стоимости, в которой они не могут находиться именно потому, что уже находятся в другой.

Холст измеряет свою стоимость в сюртуке (т.е. делает его эквивалентом), а сюртук измеряет свою стоимость в холсте (т.е. делает его эквивалентом). Но ведь и холст и сюртук уже находятся в относительной форме стоимости, оба измеряют свою стоимость в другом и, следовательно, не могут принять на себя форму эквивалента. Но если обмен реально произошел, то это значит, что оба товара взаимно измерили свою стоимость друг в друге, взаимно признали друг друга эквивалентными стоимостями, несмотря на то, что оба уже находились до этого в относительной форме, которая исключает возможность находиться в противоположной, в эквивалентной. Таким образом, реальный обмен и есть реальное, фактически совершающееся совпадение двух полярно исключающих форм выражения стоимости в каждом из товаров.

Но этого же не может быть, скажет метафизик, как же так — выходит Маркс противоречит сам себе? То говорит, что товар не может находиться в обеих полярных формах стоимости, то говорит, что в реальном обмене он вынужден находиться сразу в обеих?

Это не только может быть, но и реально происходит, отвечает Маркс. Это и есть теоретическое выражение того факта, что прямой товарный обмен не может служить такой формой общественного обмена веществ, в которой он мог бы совершаться гладко, без трений, без препятствий, без конфликтов и противоречий. Это есть не что иное, как теоретическое выражение реальной невозможности, в которую упирается само движение товарного рынка, — невозможности обеспечить точное установление пропорций которых затрачивается общественно-необходимый труд в разных отраслях общественно-разделенного труда, связанных между собой только товарным рынком, т.е. точное выражение стоимости.

Прямой обмен товара на товар оказывается неспособным выразить общественно-необходимую меру затраты труда в различных сферах общественного производства (стоимость). Поэтому антиномия стоимости в пределах простой товарной формы так и остается неразрешенной и неразрешимой. Здесь товар и должен — и не может находиться в обеих взаимоисключающих экономических формах. Иначе обмен по стоимости невозможен. Но он никак не может одновременно находиться в обеих формах. Антиномия безвыходная, неразрешимая в пределах простой формы стоимости.

И весь диалектический гений Маркса проявился как раз в том, что он ее понял и выразил как таковую.

Но — поскольку обмен по стоимости должен все-таки как-то совершаться – постольку антиномия стоимости должна так или иначе находить свое реальное относительное разрешение.

И это разрешение находит само движение простого товарного рынка, порождая деньги, денежную форму выражения стоимости. Деньги в анализа Маркса и предстают как та естественная форма, в которой само движение рынка находит средство разрешения противоречия простой формы стоимости, прямого обмена одного товара на другой товар.

В этом пункте очень прозрачно выступает принципиальное отличие диалектико-материалистического способа разрешать противоречия от всех тех способов, которые известны метафизическому мышлению.

Как поступает метафизик в том случае, если в теоретическом выражении определенной реальности появилось противоречие в определении? Он всегда постарается разрешить его на пути «уточнения понятий», более строгого ограничения терминов и т.д., всегда постарается истолковать его не как внутреннее противоречие, а как внешнее, как противоречие в разных отношениях, с которым метафизика прекрасно мирится. Иными словами, — на пути изменения выражения той же самой реальности, в которой обнаружилось противоречие.

Совершенно по-иному поступает в подобном случае Маркс. Он исходит из того, что в пределах простой формы стоимости установленная антиномия в определениях не разрешена и не может быть разрешена объективно. Поэтому нечего искать ее разрешения в рассматривании все той же простой формы стоимости. В пределах прямого обмена товара на товар эта антиномия неразрешима ни объективно (т.е. движением самого товарного рынка), ни субъективно (т.е. в теории). Поэтому нужно искать ее разрешения не на пути дальнейшего рефлектирования по поводу все той же простой формы стоимости, а на пути прослеживания той объективной стихийной необходимости, с которой сам товарный рынок находит, создает, вырабатывает реальное средство ее относительного разрешения. Таким образом, диалектико-материалистический способ разрешения противоречия в теоретических определениях заключается в прослеживании того процесса, которым само движение реальности разрешает его в новую форму выражения. Если выразить это с объективной стороны, то дело сводится к тому, чтобы посредством анализа новых эмпирических материалов проследить процесс порождения реальности, внутри которой противоречие, выявленное ранее, находит свое относительное разрешение в новой объективной форме своего осуществления.

Так Маркс и поступает в анализе денег. Деньги предстают как тот естественно возникающий способ, с помощью которого начинает совершаться взаимопревращение потребительной стоимости в меновую стоимость и обратно.

Если до появления денег каждый из сталкивающихся в обмене товаров вынужден был одновременно, внутри одного и того же единичного отношения совершать обе взаимоисключающих метаморфозы — из формы потребительной стоимости превращаться в форму меновой стоимости и в тот же самый момент, внутри того же акта совершать обратное превращение, — то теперь это выглядит по-иному. Теперь это двоякое превращение осуществляется уже не в форме непосредственного совпадения обеих взаимоисключающих форм, а опосредованно — через превращение в деньги, во всеобщий эквивалент.

Превращение потребительной стоимости в стоимость уже не совпадает непосредственно с противоположным превращением — с превращением стоимости в потребительную стоимость. Обмен товара на товар распадается на два различных, уже не совпадающих в одной точке пространства и времени, противоположных акта превращения. Товар превращается в деньги, а не в другой товар. Потребительная стоимость превращается в меновую — и только, а где-то в другой точке рынка, может быть в другое время, деньги превращаются в товар, стоимость превращается в потребительную стоимость, замещается ею. Совпадение двух полярно направленных превращений теперь в самой реальности обмена распадается на два разных уже не совпадающих ни по времени, ни по месту превращения — на акт продажи (превращение потребительной стоимости в стоимость) и на акт покупки (превращение стоимости в потребительную стоимость).

Деньги полностью монополизируют экономическую форму эквивалента, становятся чистым воплощением стоимости как таковой, а на долю всех других товаров остается только форма относительной стоимости. Они противостоят деньгам лишь как потребительные стоимости.

Антиномия в теоретическом выражении товарного обмена как будто оказалась разрешенной: противоречие (как непосредственное совпадение двух полярно исключающих противоположностей экономической формы) теперь предстало как бы расщепленным между двумя разными вещами — между товаром и деньгами.

Но на самом деле противоречие стоимости с появлением денежной формы стоимости вовсе не испарилось, вовсе не исчезло, а лишь приняло новую форму своего выражения. Оно по-прежнему — хотя и неочевидным образом — остается внутренним противоречием, пронизывающим и деньги, и товар, а следовательно, и их теоретические определения.

В самом деле: товар, противостоящий деньгам, стал, как будто, только потребительной стоимостью, а деньги – чистым выражением меновой стоимости. Но ведь, с другой стороны, каждый товар в отношении к деньгам выступает только как меновая стоимость. Он ведь и продается за деньги именно потому, что он не представляет собой потребительной стоимости для своего владельца. А деньги играют роль эквивалента именно потому, что они по-прежнему противостоят любому товару как всеобщий образ потребительной стоимости. Весь смысл эквивалентной формы и заключается в том, что она выражает меновую стоимость другого товара как потребительная стоимость.

Первоначально выявленная антиномия простого товарного обмена сохранилась, таким образом, и в деньгах, и в товаре, она по-прежнему составляет простую сущность и того и другого, хотя на поверхности явлений эта внутренняя противоречивость и денежной и товарной формы оказалась погашенной.

«Мы видели, — говорит Маркс, — что процесс обмена товаров заключает в себе противоречащие и исключающие друг друга отношения. Развитие товара не снимает этих противоречий, но создает форму для их движения. Таков и вообще тот метод, при помощи которого разрешаются действительные противоречия. Так, например, в том, что одно тело непрерывно падает на другое и непрерывно же удаляется от последнего, заключается противоречие. Эллипсис есть одна из форм движения, в которой это противоречие одновременно и осуществляется и разрешается» 3.

Маркс от внешнего противоречия потребительной и меновой стоимости переходит к выявлению внутреннего противоречия, заключенного непосредственно в каждом из двух товаров. Для него как раз тот факт, что противоречие предстает вначале как противоречие в разных отношениях (в отношении к одному товаровладельцу — меновая, а в отношении к другому — потребительная стоимость) есть показатель абстрактности, недостаточной полноты и конкретности знания. Конкретность же знания заключается в понимании этого внешнего противоречия как поверхностного способа обнаружения чего-то иного. И этим «иным» оказывается внутреннее противоречие, совпадение взаимоисключающих теоретических определений в конкретном понятии стоимости.

Пояснить его значение можно, например, сопоставляя анализ стоимости у Маркса и рассуждения о стоимости у английского эмпирика Бэли.

Последний, принимающий внешнюю форму обнаружения стоимости в обмене за ее единственную подлинную экономическую реальность и считающий все разговоры о стоимости как таковой абстрактно-диалектической схоластикой, заявляет: «Стоимость не есть нечто внутренне свойственное и абсолютное». Обосновывает он это заявление тем, что «невозможно обозначить или выразить стоимость товара иначе, как количеством другого товара». «Так же невозможно, как невозможно обозначить или выразить ход мыслей иначе, как рядом слогов, — отвечает ему Маркс. — Отсюда Бэли заключит, что мысль есть не что иное, как — слоги» 4.

Бэли в данном случае старался представить стоимость как отношение одного товара к другому, как внешнюю форму вещи, положенную ее отношением к другой вещи, тогда как и Рикардо и Маркс пытались найти выражение стоимости как внутреннего содержания каждой обмениваемой, каждой вступающей в отношение обмена вещи. В виде отношения одной вещи к другой только проявляется — и ни в коем случае не создается — ее собственная, имманентно ей присущая стоимость.

Бэли, будучи эмпириком, старается представить внутреннее отношение вещи в себе самой как внешнее отношение вещи к другой вещи.

Рикардо и Маркс — и в этом состоит теоретический характер их подхода — стараются через отношение одной вещи к другой разглядеть внутреннее отношение вещи к самой себе, — стоимость как сущность товара, лишь проявляющуюся в обмене через внешнее отношение этого товара к другому.

Метафизик всегда старается «свести» внутреннее противоречие вещи к внешнему противоречию этой вещи другой вещи, к противоречию в разных отношениях, т.е. к такой форме выражения, в которой указанное противоречие устраняется из понятия о вещи, Маркс же — как раз наоборот — всегда старается увидеть во внешнем противоречии только поверхностное обнаружение внутреннего противоречия, имманентно свойственного каждой вещи, сталкивающейся с другой в отношении внешнего противоречия. В этом проявляется различие между подлинно теоретическим подходом и эмпирическим описыванием явлений.

Диалектика и заключается в умении разглядеть внутреннее противоречие вещи, стимул ее саморазвития там, где метафизик видит лишь внешнее противоречие как результат более или менее случайного столкновения двух внутренне непротиворечивых вещей.

Диалектика в данном случае обязывает истолковать внешнее противоречие двух вещей как взаимно необходимое проявление внутреннего противоречия каждой из них. Внешнее противоречие предстает как опосредованное через отношение к другому, как рефлектированное через другое внутреннее тождество взаимоисключающих моментов, внутренне противоречивое отношение вещи к себе самой, т.е. как противоречие в одном отношении и в один и тот же момент. Маркс идет от внешнего проявления противоречия к выяснению внутренней основы этого противоречия, идет от явления к сущности этого противоречия, в то время как метафизик всегда старается поступать наоборот и опровергает теоретическое выражение сущности вещи с позиций внешней видимости, которую он считает единственной реальностью.

Так поступал Бэли в приведенном нами рассуждении. Так поступает и метафизик, всегда старающийся представить истину противоречия в истолковании его как противоречия в разных отношениях. И это всегда ведет к умерщвлению элементарно теоретического подхода к вещам.

У Маркса стоимость рассматривается не как отношение товара к другому товару, а как отношение товара к себе самому, и здесь-то она и предстает как живое, неразрешенное и неразрешимое внутреннее противоречие. Это противоречие не разрешается от того, что на поверхности явлений оно выступает как противоречие в двух разных отношениях, как два разных превращения — как покупка и продажа. Весь смысл анализа Маркса и состоит в том, чтобы показать, что противоречие стоимости принципиально неразрешимо в пределах простого товарного обмена, что стоимость неизбежно предстает здесь как живая антиномия в себе самой, сколько ни уточняй понятия, сколько ни рассматривай ее, сколько ни рефлектируй по ее поводу.

Товар как воплощение стоимости и не может одновременно находиться в обеих взаимоисключающих формах стоимости и реально находится одновременно в обеих формах в том случае, если обмен по стоимости все-таки совершается.

В этой теоретической антиномии выражено не что иное, как реальная невозможность, с которой сталкивается каждый миг движение простого товарного рынка. А невозможность есть невозможность. Она не исчезнет от того, что ее в теории изобразят как возможность, как нечто непротиворечивое.

Реальный рынок своим движением оставляет позади форму непосредственного обмена товара на товар. Маркс, рассматривая обширные эмпирические данные, выражающие это движение, переходит к теоретическому анализу тех более сложных форм, при помощи которых рынок осуществляет и одновременно разрешает данное противоречие. В этом и заключается необходимость перехода к деньгам.

Если на дело взглянуть с философской точки зрения, то станет ясно, что в этом выражается материализм марксовского способа разрешения противоречий в теоретическом выражении объективной реальности. При указанном способе противоречие разрешается не путем устранения его из теории. Наоборот, этот способ исходит из того, что противоречие в самом объекте не может быть разрешено и не разрешается иначе, как в процессе развития той реальности, которая им чревата, — в другую, более высокую и развитую реальность.

Антиномия стоимости находит свое относительное разрешение в деньгах. Но деньги опять-таки не устраняют антиномии стоимости, а лишь создают форму, в которой эта антиномия по-прежнему осуществляется и выражается. Такой способ теоретического изображения реального процесса и есть единственно адекватная логическая форма, при помощи которой может быть теоретически выражено диалектическое развитие объекта — его саморазвитие через противоречия.

Материалистический характер того способа, которым Маркс «разрешал» теоретические противоречия в определении предмета, прекрасно объяснил Энгельс в своих комментариях:

«При этом методе мы исходим из первого и наиболее простого отношения, которое исторически, фактически находится перед нами… При этом обнаруживаются противоречия, которые требуют разрешения. Но так как мы здесь рассматриваем не абстрактный процесс мысли, который происходит только в наших головах, а действительный процесс, когда-либо совершавшийся или все еще совершающийся, то и противоречия эти развиваются на практике и, вероятно, нашли свое решение. Мы проследим, каким образом они разрешались, и найдем, что это было достигнуто установлением нового отношения и что теперь нам надо развивать две противоположные стороны этого нового отношения и т.д.» 5.

Именно объективная невозможность разрешить противоречие между общественным характером труда и частной формой присвоения его продукта посредством прямого, безденежного обмена товара на товар и выражается теоретически в виде антиномии, в виде неразрешимого противоречия простой формы стоимости, в виде неразрешимого противоречия ее теоретических определений. Именно поэтому Маркс и не пытался избавиться от противоречия в определении стоимости. Стоимость так и остается антиномией, неразрешенным и неразрешимым противоречием, непосредственным совпадением полярно исключающих теоретических определений. Единственный реальный способ ее разрешения — это социалистическая революция, упраздняющая частный характер присвоения продукта общественного труда, присвоения, совершающегося через товарный рынок.

Объективная невозможность разрешить противоречие между общественным характером труда и частной формой присвоения его продуктов при необходимости ежедневно и ежечасно осуществлять общественный обмен веществ через товарный рынок вынуждает изыскивать естественные способы и средства, с помощью которых это можно сделать. Именно это приводит в конце концов к рождению денег.

Как в реальном движении товарного рынка деньги рождаются в качестве естественного средства разрешения противоречий прямого товарного обмена, так и теоретические определения денег в «Капитале» вырабатываются в качестве средств разрешения противоречия в определении стоимости. Здесь перед нами выступает важнейший момент диалектического метода восхождения от абстрактного к конкретному у Маркса, диалектико-материалистической дедукции категорий. Движущим стимулом теоретического развития, движущей пружиной развертывания системы теоретических определений вещи оказывается внутреннее противоречие теории. И таковым оно является именно потому и тогда, когда оно непосредственно отражает внутреннее противоречие предмета, составляющее внутренний стимул его развертывания, его усложнения, развития форм его существования. И, естественно, что теоретическому выражению этого стимула в понятии предшествует большая и кропотливая работа по подбору и анализу тех эмпирических данных, которые характеризуют развитие этих форм.

С этой точки зрения, вся логическая структура «Капитала» предстает с новой, принципиально интересной стороны: все движение теоретической мысли в «Капитале» оказывается как бы замкнутым между двумя первоначально выявленными полюсами выражения стоимости.

Уже первая конкретная категория, следующая за стоимостью, — деньги – предстает как реальный способ взаимопревращения полюсов выражения стоимости, как та метаморфоза, через которую оказываются вынужденными проходить два тяготеющих друг к другу — и одновременно взаимоисключающих друг друга — полюса стоимости в процессе их взаимного превращения.

И это объективно ориентирует мышление, когда оно оказывается перед задачей выявить всеобщие и необходимые теоретические определения денег: при рассмотрении всей совокупности эмпирических, конкретно-чувственных данных выделяются и фиксируются только те характеристики, которые с необходимостью полагаются процессом превращения стоимости в потребительную стоимость и обратно, и оставляются в стороне все те эмпирические особенности денежной формы, которые из процесса этого взаимопревращения с необходимостью не вытекают, не выводятся.

Здесь обнаруживается принципиальное различие диалектико-материалистической дедукции категорий и абстрактно-рассудочной дедукции.

Последняя имеет своим основанием абстрактно-общее, родовое понятие. Под него подводится особенное явление, и в его рассмотрении затем прочитываются признаки, составляющие отличительные особенности данного вида. В итоге получается видимость выведения. Например, под абстракцию «лошадь вообще» подводится порода «орловский рысак». В определение этой особой породы вводятся такие ее признаки, которые позволяют отличить орловского рысака от любой другой породы лошадей. Но совершенно ясно, что в абстракции «лошадь вообще» специфические признаки «орловского рысака» вовсе не заключены, и поэтому никак выведенными из него быть не могут. Они пристегиваются к определениям «лошади вообще» чисто механически. А благодаря этому формальная дедукция и не дает никакой гарантии на тот счет, что эти специфические отличия прочитаны правильно, что они с необходимостью принадлежат рассматриваемой породе. Очень может быть, что эти специфические отличия орловского рысака усмотрены в том, что ему одинаково обще с рысаком из штата Оклахома.

То же самое, как мы видели, получается у Рикардо с его теоретическими определениями денег. Из стоимости в его понимании специфические отличия денежной формы никак не выводятся, не дедуцируются. Он поэтому и не в состоянии отличить действительно необходимые экономические характеристики денег как таковых от тех их свойств, которые эмпирически наблюдаемым деньгам принадлежат благодаря тому, что в них воплощается движение капитала. Поэтому он сплошь и рядом за специфические определения денег принимает характеристики совсем иного явления — процесса обращения капиталов.

Совсем иное получилось у Маркса. То обстоятельство, что стоимость в его теории была понята в движении противоположностей, что теоретическое определение «стоимости вообще» содержит в себе противоречие, позволило ему прочитать в эмпирически наблюдаемых явлениях денежного обращения именно те и только те признаки, которые с необходимостью принадлежат деньгам как деньгам и притом исчерпывающим образом определяют деньги как специфическую форму движения стоимости.

В теоретическое определение денег у Маркса входят лишь те признаки денежного обращения, которые с необходимостью выводятся из противоречий стоимости, с необходимостью порождаются движением простого товарного обмена.

Это и называется у Маркса дедукцией. Нетрудно теперь констатировать, что такая дедукция становится возможной только в том случае, если в качестве ее большой посылки лежит не абстрактно-общее понятие, а конкретно-всеобщее, понимаемое как единство, тождество взаимопревращающихся противоположностей, как понятие, отражающее реальное противоречие предмета.

При этом необходимо еще и еще раз подчеркнуть, что в основании этой теоретической дедукции лежит детальнейшее и всестороннее рассмотрение системы эмпирических фактов и явлений, которые составляют экономическую реальность, являющуюся объектом теории.

На этом пути только и могли быть получены действительно полные, и притом не формальные, а содержательные абстракции, раскрывающие специфическое существо денежной формы. Маркс и получил теоретические определения денег, «рассматривая процесс абстрактно, т.е. оставляя в стороне обстоятельства, которые не вытекают из имманентных законов простого товарного обращения…» 6.

Обстоятельства, вытекающие из имманентных законов простого товарного обращения, суть именно продукты внутреннего противоречия стоимости как таковой, простой формы стоимости.

Диалектика абстрактного и конкретного здесь проявляется самым очевидным и наглядным образов: как раз потому, что деньги рассматриваются абстрактно, получаются конкретные теоретические определения, выражающие конкретно-историческую природу денег как особенного явления.

Под абстрактно-общее понятие «круглое» легко подвести и футбольный мяч, и планету Марс, и шарикоподшипник. Но ни форму мяча, ни форму Марса, ни форму шарикоподшипника нельзя вывести из понятия «круглого вообще» никакими усилиями логической мысли, потому что ни одна из этих форм не происходит из той реальности, которая отражена в понятии «круглое вообще», т.е. из реального сходства, тождества всех круглых тел.

А из понятия «стоимости» (в ее марксовском понимании) экономическая форма денег выводится самым строгим образом. И выводится она именно потому, что в объективной экономической реальности, отражаемой категорией «стоимости вообще», заключена реальная объективная необходимость порождения денег.

Эта необходимость есть не что иное, как внутреннее противоречие стоимости, неразрешимое в рамках простого обмена товара на товар. Категория стоимости у Маркса ость конкретно-всеобщая категория именно потому, что она содержит в своих определениях внутреннее противоречие, раскрывается как единство, как тождество взаимоисключающих и одновременно взаимопредполагающих теоретических определений.

Конкретность всеобщего понятия у Маркса неразрывно связана с противоречием в его определении. Конкретность есть вообще тождество противоположностей, в то время как абстрактно-общее получается по принципу голого тождества, тождества без противоположностей.

Если внимательно рассмотреть движение мысли Маркса от товара, от стоимости вообще к деньгам и сравнить его с аналогичным движением мысли Рикардо, то получится ясная картина различия диалектики и метафизики в вопросе о движущих пружинах процесса развертывания системы категорий.

Рикардо ведет вперед противоречие между неполнотой, бедностью, односторонностью всеобщей абстракции (стоимости вообще) и полнотой, богатством, многосторонностью явлений денежного обращения. Подводя деньги (как и все остальные категории) под всеобщую формулу закона стоимости, Рикардо убеждается, что они, с одной стороны, подводятся под категорию стоимости (деньги — тоже товар), но, с другой стороны, обладают еще многими особенностями, не выраженными в абстракции стоимости вообще. Короче говоря, он видит, что в деньгах, кроме общего, зафиксированного в категории стоимости, есть также и различия, которые он далее и выясняет. И так он поступает по отношению ко всем развитым категориям. Что из этого получается, мы уже выяснили: эмпирия усваивается в теоретически непереваренном виде.

Иное у Маркса. В «Капитале» движение мысли вперед, к новым и новым определениям стимулируется непосредственно вовсе не противоречием между «неполнотой абстракции» и «полнотой чувственно-конкретного образа» действительности. Такое представление о движущем противоречии теории не выводило бы нас ни на шаг за пределы локковского понимания процесса теоретического осмысления действительности и полностью отождествляло бы метод Маркса с методом Рикардо. Теоретическое развитие категорий в «Капитале» основывается на более конкретном понимании противоречия, непосредственно движущего мысль вперед. Мышление руководствуется здесь таким принципом: объективное противоречие отражается в виде противоречия субъективного, – теоретического, логического противоречия, — и в таком виде ставит перед мышлением теоретическую проблему, логическую задачу, которая может быть решена только путем дальнейшего исследования эмпирических фактов, чувственных данных.

Это дальнейшее рассмотрение эмпирических фактов осуществляется уже не вслепую, а в свете строго и конкретно сформулированной теоретической задачи, проблемы. Проблема же каждый раз формулируется в виде логического, т.е. формально неразрешимого противоречия.

Мы уже проанализировали переход от рассмотрения стоимости, к рассмотрению денег и выяснили, что в реальных, эмпирически-данных явлениях развитого денежного обращения Маркс выделяет лишь те и именно те определения, которые делают деньги понятными как средство относительного разрешения внутреннего противоречия товарного обмена. Далее мысль оказывается перед новым теоретическим противоречием, перед новой теоретической проблемой: анализ товарно-денежного обращения показал, что эта сфера не содержит внутри себя условий, при которых обращение стоимости могло бы породить новую, прибавочную стоимость.

«Как ни вертись, а факт остается фактом: если обмениваются эквиваленты, то не возникает никакой прибавочной стоимости, и если обмениваются не-эквиваленты, тоже не возникает никакой прибавочной стоимости» 7.

Но это обобщение стоит в отношении опять-таки взаимоисключающего противоречия с другим не менее очевидным фактом — с тем, что деньги, пущенные в оборот, приносят прибыль. Этот факт тоже остается фактом, «как ни вертись», притом фактом очень древним, одного возраста с ростовщичеством, а последнее столь же древне, как и сами деньги. Иными словами, анализ товарно-денежной сферы привел к выводу, что ростовщический капитал невозможен. Но он не только не невозможен, но представляет собой факт, систематически встречающийся не только при капитализме, но и во всех более ранних экономических системах — и при рабовладельческом строе, и при феодализме.

И эта новая антиномия — противоречие теоретической мысли самой себе — как раз и заключала формулировку проблемы, теоретической задачи, которую Маркс смог решить первый в истории экономической мысли именно потому, что первым правильно поставил вопрос, правильно сформулировал проблему.

Умение правильно поставить вопрос — значит наполовину ответить на него. Старая логика, как известно, вообще не занималась вопросом как логической формой, как необходимой формой логического процесса. И на этом недостатке старой логики умело спекулировал идеализм. Так, Кант констатировал, что природа отвечает нам только на те вопросы, которые мы ей задаем, и превратил этот факт в аргумент в пользу своей априористической концепции теоретического познания: ответ на вопрос существенно зависит от того, как сформулирован вопрос, а формулирует его субъект.

Умение правильно задавать вопрос, правильно формулировать проблему является одной из важнейших задач диалектико-материалистической логики. Маркс конкретно показал в «Капитале», что значит поставить перед исследованием конкретный вопрос и как найти на него соответственно конкретный ответ.

В постановке и решении вопроса о возникновении прибавочной стоимости логика Маркса выступает очень явственно. Вопрос здесь формулируется не произвольно, а на основе объективного анализа законов товарно-денежного обращения. И это происходит в той форме, что исследование имманентных законов товарно-денежного обращения приводит к теоретическому противоречию.

«Итак, капитал не может возникнуть из обращения и столь же не может возникнуть вне обращения. Он должен возникнуть в обращении и в то же время не в обращении… Таковы условия проблемы. Hic Rhodus, hic salta! [Здесь Родос, здесь прыгай!]» 8.

Такая форма постановки проблемы у Маркса не случайна и вовсе не есть лишь внешне риторический прием. Она связана с самым существом диалектики как метода конкретного анализа, как метода, который следует за развитием самой исследуемой реальности, развивающейся через противоречия.

Как развитие реальности совершается через возникновение противоречий и их разрешение, так совершается и мышление, воспроизводящее ее развитие. Эта особенность диалектического метода позволяет не только правильно задать вопрос, но и найти его теоретическое разрешение.

Объективное исследование товарно-денежного обращения показало, что эта сфера не содержит внутри себя условий, при которых возможен и — более того — необходим очевидный, бесспорный и повсеместный экономический факт: самовозрастание стоимости. Поэтому мысль направляется на определение того реального экономически необходимого условия, при наличии которого товарно-денежное обращение превращается в обращение товарно-капиталистическое.

Это искомое должно строго соответствовать целому ряду условий, должно подводиться под них. И эти условия теоретической задачи выявлены исследованием товарно-денежного обращения как всеобщего основания товарно-капиталистической системы. В этом плане мысль движется в полном смысле дедуктивно — от всеобщего к особенному, от абстрактного к конкретному, что и создает ее целенаправленность.

Маркс так формулирует задачу: прибавочная стоимость возможна без нарушения закона стоимости только в том единственном случае, если удастся найти «…в пределах сферы обращения, т.е. на рынке, такой товар, сама потребительная стоимость которого обладала бы оригинальным свойством быть источником стоимости, – такой товар, фактическое потребление которого было бы процессом овеществления труда, а следовательно, процессом созидания стоимости» 9.

В этом пункте резко обозначается принципиальная противоположность диалектики Маркса, как диалектики материалистической, спекулятивно-идеалистической диалектике Гегеля, его методу конструирования реальности из понятия.

Аксиома и непререкаемый принцип гегелевской диалектики заключается в том, что вся система категорий должна быть развита из имманентных противоречий исходного понятия. Если бы развитие товарно-денежного обращения в товарно-капиталистическое изображал правоверный последователь гегелевской логики, он должен был бы — в духе этой логики — доказать, что имманентные противоречия товарной сферы сами по себе рождают все условия, при которых стоимость становится самовозрастающей стоимостью.

Маркс делает как раз обратное: он показывает, что товарно-денежное обращение — сколько бы оно внутри себя ни вращалось — не может увеличить совокупную стоимость обмениваемых товаров, не может создать своим движением условий, при которых деньги, брошенные в обращение, приносили бы с необходимостью новые деньги.

В этом решающем пункте анализа мысль вновь обращается к эмпирии товарно-капиталистического рынка. Именно в эмпирии отыскивается та экономическая реальность, которая превращает движение товарно-денежного рынка в процесс производства и накопления прибавочной стоимости. Единственный товар, который одновременно и подводится под закон стоимости и — без какого бы то ни было нарушения этого закона — делает возможным и необходимым прибавочную стоимость, прямо противоречащую закону стоимости, — это рабочая сила.

Но здесь снова обнаруживается, какую огромную теоретическую важность имеет тот факт, что товар раскрыт Марксом как непосредственное единство, как тождество противоположностей стоимости и потребительной стоимости.

Сущность товара рабочая сила также раскрывается в «Капитале» как непосредственное тождество взаимоисключающих определений стоимости и потребительной стоимости: потребительная стоимость рабочей силы — ее специфическое качество – заключается в том и только в том, что она в ходе ее потребления превращается в свою собственную противоположность — в стоимость.

Экономические определения рабочей силы внутри товарно-капиталистической системы условий производства заключаются в этом единстве взаимоисключающих противоположностей, в их антиномическом совмещении в одном и том же товаре, потребительная стоимость которого состоит исключительно в способности прекращаться в стоимость, притом в самом акте потребления.

В тот момент, когда рабочая сила фигурирует как потребительная стоимость (акт ее потребления капиталистом), она одновременно выступает как стоимость, овеществляемая в продукте труда. Это опять противоречие в одном и том же отношении, в отношении к процессу производства и накопления прибавочной стоимости, внутреннее противоречие капиталистического процесса.

С точки зрения логики, здесь можно подметить одно важнейшее обстоятельство: любая конкретная категория «Капитала» предстает как одна из форм взаимопревращения стоимости и потребительной стоимости, т.е. тех двух взаимоисключающих полюсов, которые были выявлены в начале исследования, при анализе «клеточки» исследуемого организма, тех двух полюсов, которые в своем антагонистическом единстве составляют содержание исходной, всеобщей категории, лежащей в основании всей дальнейшей дедукции категорий. Вся дедукция категорий предстает с этой стороны как процесс усложнения той цепи опосредующих звеньев, через которые должны проходить оба полюса стоимости в процессе их взаимного превращения.

Становление капиталистического организма выступает как процесс нарастания «напряжения» между двумя полюсами исходной категории. Путь взаимного превращения противоположностей стоимости и потребительной стоимости становится все сложнее. Если в акте простого обмена товара на товар взаимопревращение стоимости и потребительной стоимости совершается как непосредственный акт, то с появлением денег каждый из полюсов должен сначала превратиться в деньги, а уже потом в свою собственную противоположность. Рабочая сила предстает как новое опосредующее звено взаимопревращения форм стоимости, как новая форма ее осуществления.

Взаимно тяготеющие друг к другу полюса стоимости остаются двумя крайними точками, между которыми возникают все новые и новые экономические формы. Любая новая экономическая реальность приобретает смысл и значение лишь в том случае, если она служит взаимопревращению стоимости и потребительной стоимости, если она становится формой осуществления стоимости как живого антагонистического единства ее внутренних противоположностей.

Стоимость превращается в верховного судью всех экономических судеб, высшим критерием экономической необходимости любого явления, попадающего в процесс ее движения. Сам человек — субъект производственного процесса — превращается в пассивную игрушку, в «объект» стоимости, которая становится «автоматически действующим субъектом» процесса в целом, «самовозрастающим субъектом этого процесса» 10.

«Если в простом обращении стоимость товаров в противовес их потребительной стоимости получала в лучшем случае самостоятельную форму денег, то здесь она внезапно выступает как саморазвивающаяся, как самодвижущаяся субстанция, для которой товары и деньги суть только формы» 11, – говорит Маркс о роли стоимости в процессе товарно-капиталистического способа производства.

В этих выражениях Маркса нетрудно усмотреть скрытую полемику с самим существом гегелевской философии, с ее фундаментальным обоснованием в «Феноменологии духа». В этом произведении, заключающем всю тайну гегелевской философии, идеалист-диалектик выдвигал такое требование к науке — «постигать и выражать истинное [269] не только как субстанцию, но не в меньшей мере и как субъект» 12.

Субъект для Гегеля равнозначен реальности, развивающейся через противоречия, саморазвивающейся реальности. Но все дело в том, что такого качества Гегель не признавал за объективной реальностью, существующей вне духа и независимо от него. Единственная саморазвивающаяся субстанция для него — это логическая идея; поэтому у Гегеля и предполагается, и обосновывается, что требование «познавать и выражать истинное не только как субстанцию, но не в меньшей мере и как субъект» может быть реализовано лишь в науке о мышлении, лишь в философии, и притом в объективно-идеалистической философии.

Пользуясь в «Капитале» терминологией Гегеля, Маркс тем самым подчеркивает принципиальную противоположность своих философских позиций позициям гегельянства, показывает образец материалистической диалектики как науки о развитии через внутренние противоречия.

И если с помощью философской терминологии выразить существо переворота в политической экономии, произведенного Марксом, то можно сказать так: в его теории впервые была понята не только субстанция стоимости — труд (это понимал и Рикардо), но стоимость была понята одновременно и как субъект всего развития, т.е. как реальность, развивающаяся через свои внутренние противоречия в целую систему экономических форм. Последнего Рикардо не понимал. Чтобы это понять, надо было стать на позиции сознательной материалистической диалектики.

Только на основе такого понимания объективных законов развития, как развития через противоречия, можно понять существо логики исследования, применяемой в «Капитале», существо способа восхождения от абстрактного к конкретному.

На первый взгляд, со стороны внешней формы, это чистая дедукция, движение от всеобщей категории (стоимость) к особенным (деньги, прибавочная стоимость, прибыль, заработная плата и т.д.). Внешне движение мысли очень похоже на традиционную дедукцию — деньги (а затем и прибавочная стоимость и другие категории) выступают как более конкретный образ стоимости вообще, как особенное существование стоимости. Стоимость на первый взгляд может показаться родовым понятием, абстрактно-общим, а деньги и прочее — видами стоимости.

Но анализ обнаруживает, что отношения рода и вида тут нет. В самом деле, — «стоимость вообще» раскрывает свое содержание как непосредственное противоречивое единство стоимости и потребительной стоимости. Деньги же — а особенно бумажные деньги — потребительной стоимостью уже не обладают. Они реализуют в своих экономических функциях только одно из двух определений «стоимости вообще» — функцию всеобщего эквивалента. «Стоимость вообще» оказывается богаче по содержанию, чем ее собственный вид — деньги. Всеобщая категория обладает таким признаком, который отсутствует у особенной категории. Деньги, таким образом, лишь односторонне (абстрактно) реализуют двустороннюю природу стоимости. И тем не менее деньги — более конкретное, более сложное исторически-производное экономическое явление, нежели стоимость. С точки зрения традиционного понимания дедукции, это парадокс и уже не дедукция, а что-то иное.

Это и в самом деле не дедукция в смысле старой логики, а такое движение мысли, которое органически сочетает в себе и переход от всеобщего к особенному, и обратно — от особенного ко всеобщему — движение от абстрактного к конкретному и от конкретного к абстрактному.

Каждая экономическая реальность, отражаемая категориями «Капитала», – и товар, и деньги, и рабочая сила, и прибавочная стоимость, и рента — все они представляют собой объективно, независимо от процесса их теоретического осмысления и абстрактное и конкретное. Каждая из этих категорий отражает вполне конкретное экономическое образование, явление. И одновременно каждая из них отражает такую реальность, которая лишь односторонне (абстрактно) осуществляет природу того целого, в состав которого она органически входит, являясь исчезающим моментом в движении этого целого, его абстрактным проявлением.

Дедукция же воспроизводит реальный процесс становления как каждой из категорий (т.е. каждого реального экономического образования), так и всей их системы в целом, обнаруживая реальную генетическую связь, генетическое единство там, где на поверхности выступают на первый взгляд несвязанные между собой явления и даже явления, противоречащие друг другу.

Отсюда и проистекает принципиальная разница между формально-логической, силлогистической дедукцией и способом восхождения от абстрактного к конкретному.

В основании первой, в качестве ее большей посылки, лежит абстрактно-общее, родовое понятие, наиболее скудное по содержанию и наиболее широкое по объему. Под такое понятие можно подвести только такие особенные явления, которые не содержат в себе признака, противоречащего признакам всеобщего понятия. Кроме того, под такое понятие нельзя подводить явление, у которого отсутствует хотя бы один признак, входящий в определение содержания всеобщего понятия. Такое явление будет расценено с точки зрения старой логики, как относящееся к какой-то другой системе, к другому «роду» явлений.

Аксиома старой дедукции гласит: каждое из особенных явлений, могущих быть подведенными под абстрактно-общее понятие, должно обладать всеми признаками, заключенными в определении всеобщего понятия, и не должно заключать в себе признака, противоречащего признакам всеобщего понятия. Только явления, соответствующие этому требованию, старая дедукция и признает относящимися к тому роду явлений, который определен всеобщим понятием. Всеобщее понятие тут оказывается критерием отбора явлений, которые следует учитывать при рассмотрении определенного рода явлений, и с самого начала, как выражаются логики, предопределяет плоскость абстракции, угол зрения на вещи. Но стоит только применить эту аксиому к категориям политической экономии, чтобы сразу стала ясна ее крайняя искусственность и субъективность.

Так, деньги страдают отсутствием одного из атрибутивных признаков «стоимости вообще». Они не обладают непосредственно потребительной стоимостью. Товарно-капиталистическое обращение содержит в себе признак, прямо и непосредственно противоречащий закону стоимости, закону обмена эквивалентов — способность создавать прибавочную стоимость, которую не подведешь без противоречия под категорию стоимости. Она поэтому начинает представляться явлением какого-то другого мира, чем сфера движения стоимости.

Подобные парадоксы и приводили в смущение буржуазных экономистов, не признававших иной логики, кроме формальной, и иной дедукции, кроме силлогистической.

Теоретическая задача, объективно поставленная развитием домарксовской политической экономии, состояла в том, чтобы показать, как на основе закона стоимости и без какого бы то ни было его нарушения становятся не только возможными, но и необходимыми явления, прямо и непосредственно противоречащие трудовой теории стоимости.

Мы уже показали достаточно подробно, что эта задача абсолютно неразрешима до тех пор, пока стоимость понимается как абстрактно-общее, родовое понятие, и рационально решается при условии, если стоимость раскрыта как конкретно-всеобщая категория, отражающая совершенно конкретную экономическую реальность (обмен товара непосредственно на товар), содержащую в себе противоречие.

Такое понимание стоимости и дало Марксу ключ к решению всех тех теоретических трудностей, в которые всегда упирается теоретический анализ, рассматривающий живую действительность, развивающуюся через противоречия.

В самой стоимости, в исходной категории теоретического развития, анализ Маркса обнаруживает возможность тех противоречий, которые на поверхности развитого капитализма выступают очевидным образом, в виде разрушительных кризисов перепроизводства, острейшего антагонизма чрезмерного богатства на одном полюсе общества и невыносимой нищеты на другом его полюсе, в виде непосредственной борьбы классов, находящей свое окончательное разрешение лишь в революции.

В теоретическом изображении это предстает как неизбежный результат развития того самого противоречия, которое заключено в простом товарном обмене, в «клеточке» всей системы, в стоимости, как в зародыше, как в зерне.

Становится понятным, почему стоимость в ходе теоретического развития категорий капиталистической экономики оказывается строгим ориентиром, позволяющим абстрактно выделять лишь такие черты рассматриваемой реальности, которые связаны с нею атрибутивным образом, представляют собою всеобщие и необходимые формы существования капиталистической системы. В состав теоретического изображения этой системы вводятся только такие обобщения, которые могут быть подведены под определения стоимости. Но это подведение, осуществляемое в «Капитале», по самому своему существу чуждо формальному подведению понятий под понятия. Если рабочая сила подводится под категорию стоимости, то это непосредственно отражает факт реального становления товарно-капиталистической системы отношений.

Анализ этой системы показал, что товарно-денежное обращение представляет собой всеобщую основу, простейшее всеобщее и необходимое условие, без наличия которого капитализм ни возникнуть, ни существовать, ни развиваться объективно не может. Тем самым теоретические определения товарно-денежного обращения показаны в качестве отражения тех объективных всеобщих условий, которым должно удовлетворять все то, что вообще могло или может быть когда-либо включено в процесс движения товарно-капиталистического организма.

Если же явление не подводится под условия, диктуемые законами товарно-денежного обращения, — значит оно не могло и не может вообще включиться в этот процесс, стать формой товарно-капиталистического обмена веществ в обществе.

Таким образом, в определениях стоимости теоретическое мышление обретает строгий критерий различения, отбора тех явлений, тех экономических форм, которые представляют собой формы, внутренне присущие капитализму.

Только то, что реально, независимо от мышления, подводится под условия, диктуемые имманентными законами товарно-денежной сферы, только то, что может быть усвоено, ассимилировано этой сферой и может принять на себя экономическую форму стоимости, — только такая реальность и может превратиться в форму движения капиталистической системы. Поэтому и мышление, абстрагирующее из безбрежного океана эмпирических фактов лишь ту их конкретно-историческую определенность, которой они обязаны капитализму как экономической системе, вправе абстрагировать только такие черты рассматриваемой реальности, которые подводятся под определения стоимости.

Если же тот или иной факт не подводится под эти определения, не отвечает требованиям, аналитически выявленным в анализе товарно-денежной сферы и теоретически выраженным категорией стоимости, то это первый и категорический признак того, что он объективно не относится к тому роду фактов, на обобщении которых должна строиться теория, система конкретно-исторических определений капитала. Все то, что не может принять на себя форму стоимости, не может превратиться и в капитал.

Весь смысл категории стоимости в теории Маркса и заключается в том, что она отражает всеобщий и необходимый момент, элемент, «клеточку» капитала, представляет собой всеобщее, абстрактнейшее выражение специфики капитала, хотя одновременно с этим и совершенно конкретный экономический факт, непосредственный обмен товара на другой товар.

В свете этого крайне показателен теоретический переход от рассмотрения товарно-денежной сферы к анализу процесса производства прибавочной стоимости.

На чем основывается строжайшая логическая необходимость этого перехода?

Прежде всего на том, что к анализу процесса производства прибавочной стоимости мысль подходит от определений, выявленных анализом товарно-денежной сферы. И, во-вторых, на том, что в данном случае аналитически исследуется реальный факт — тот факт, что деньги, брошенные в капиталистическое обращение, пройдя все его метаморфозы, возвращаются с приращением, приносят прибавочную стоимость Мысль возвращается к выяснению условий возможности этого факта. Но одно из условий этой возможности, притом абсолютно необходимое, уже выяснено анализом товарно-денежной сферы. Это — закон стоимости, относительно которого показано, что он, с одной стороны, абсолютно всеобщий закон исследуемого целого, но, с другой стороны, не заключает в себе всех необходимых условий, при которых объективно возможна прибавочная стоимость.

Какого-то необходимого условия аналитически исследуемого экономического факта по-прежнему недостает. И мысль целенаправленно начинает искать это недостающее условие, необходимое условие возможности прибавочной стоимости.

Задача формулируется, как известно, так: это искомое должно быть найдено не путем логического конструирования, а в ряду реальных экономических фактов, в эмпирической действительности развитого капитализма. Что это за факт — мы пока не знаем. Но вместе с тем мы уже знаем о нем нечто чрезвычайно важное. Он, во всяком случае, должен быть также товаром, т.е. экономической реальностью, подчиненной безоговорочно закону стоимости, его непререкаемым требованиям. Но этот товар должен обладать одной особенностью: его потребительная стоимость должна заключаться именно в способности превращаться в стоимость в самом акте потребления. Это второе требование, которому должно удовлетворять искомое, есть — как нетрудно понять — аналитически выявленное условие возможности прибавочной стоимости, капитала.

Эмпирическое рассмотрение развитого товарно-капиталистического обращения показывает, что этим двум условиям удовлетворяет только одна экономическая реальность, а именно — рабочая сила. Логически правильно поставленный вопрос здесь дает единственно возможное решение: искомое, удовлетворяющее теоретически выявленным условиям, есть рабочая сила.

Этот вывод, это теоретическое обобщение реальных фактов обладает всеми достоинствами самой совершенной индукции, если понимать под индукцией обобщение, исходящее из реальных фактов. Но это обобщение одновременно соответствует самым придирчивым требованиям сторонников дедуктивного характера научно-теоретического знания.

Способ восхождения от абстрактного к конкретному позволяет строго выявить и абстрактно выразить лишь абсолютно необходимые условия возможности объекта, данного в созерцании. «Капитал» в деталях показывает ту необходимость, с которой осуществляется прибавочная стоимость, если имеются налицо развитое товарно-денежное обращение и свободная рабочая сила.

Совокупность всех необходимых условий выступает при этом методе анализа как реальная, как конкретная возможность, в то время как развитое товарно-денежное обращение показано как абстрактная возможность прибавочной стоимости. Но эта абстрактная возможность для логического мышления выступает как невозможность: анализ товарно-денежной сферы показывает, что ее имманентные законы находятся с фактом прибавочной стоимости в отношении взаимоисключающего противоречия. Точно так же и исследование природы рабочей силы как таковой обнаруживает, что в ней нельзя видеть источник прибавочной стоимости. «Труд вообще» создает продукт, потребительную стоимость, но ни в коем случае не стоимость.

Научно-теоретическое понимание прибавочной стоимости сводится при этом методе к выяснению таких необходимых условий, которые лишь в их конкретно-историческом взаимодействии делают ее возможной. Каждое же из них, рассмотренное абстрактно – вне его конкретного взаимодействия с другим, — принципиально исключает самую возможность прибавочной стоимости. Для мышления это выступает в виде взаимоисключающего противоречия между законом стоимости (как абстрактной возможностью факта) и самим фактом — прибавочной стоимостью.

Реальна только конкретная возможность, только совокупность всех необходимых условий бытия вещи в их конкретно-исторической взаимообусловленности. И только на пути раскрытия этой конкретной совокупности условий мышление может найти действительное разрешение противоречия между всеобщим законом и эмпирической формой его собственного осуществления, между абстракцией и конкретным фактом. Абстрактно выраженный всеобщий закон неизбежно встает с исследуемым фактом в отношение взаимоисключающего противоречия. И в этом, с точки зрения диалектической логики, нет ничего страшного. Напротив, в данном случае логическое противоречие оказывается показателем и признаком того факта, что анализируемый предмет понят лишь абстрактно и не понят конкретно, что не вскрыты еще все необходимые условия, внутри которых он существует. Логические противоречия, необходимо возникающие в ходе познания, разрешаются, таким образом, лишь в ходе развертывания конкретной системы категорий, воспроизводящей предмет во всей полноте его необходимых характеристик, объективных условий его бытия.

Но конкретное понимание вовсе не устраняет без остатка выявленные противоречия. Наоборот, оно детально показывает, что эти противоречия суть логически правильные формы отражения объективной реальности, развивающейся через противоречия. Конкретное теоретическое знание показывает необходимость того обстоятельства, что на основе всеобщего закона — без какого бы то ни было его нарушения, изменения или превращения — возникают явления, прямо и непосредственно ему противоречащие.

При этом все необходимые условия возможности анализируемого явления не просто перечисляются, не просто ставятся рядом друг с другом, а постигаются в их конкретно-исторической взаимосвязи, в генетической связи одного с другим.

Простая механическая сумма условий прибавочной стоимости — развитое товарно-денежное обращение и рабочая сила — еще не составляет реальной, конкретной ее природы. Прибавочная стоимость есть продукт органического взаимодействия того и другого, есть качественно новая экономическая реальность, и ее конкретное понимание не слагается просто из тех характеристик, которые можно было бы получить из рассмотрения товарно-денежного обращения и рабочей силы. Рабочая сила становится фактором производства прибавочной стоимости только в том случае, если она начинает функционировать в той общественной форме, которая развита движением товарно-денежного рынка, – в форме товара. Но экономическая форма товара тоже становится формой движения капитала только в том случае, если подчиняет себе движение рабочей силы. Взаимодействие законов товарно-денежного обращения и рабочей силы рождает некоторую новую экономическую реальность, которой не содержалось ни в том, ни в другом, взятом порознь, вне их конкретного взаимодействия.

Поэтому движение логической мысли, воспроизводящее необходимые моменты развития прибавочной стоимости, и не может состоять в формальном соединении, синтезировании тех теоретических определений, которые получены в анализе ее составляющих, т.е. определений товарно-денежной сферы, с одной стороны, и товара рабочая сила – с другой. Дальнейшее движение мысли, постигающей прибавочную стоимость, может совершаться только через новый анализ новых фактов — фактов движения прибавочной стоимости, как особого экономического явления, принципиально несводимого к ее составляющим.

Но, с другой стороны, это дальнейшее теоретическое рассмотрение фактов движения прибавочной стоимости не могло бы совершиться без категорий, развитых в исследовании законов движения товарно-денежного рынка и особенностей товара рабочая сила. Если эти категории предварительно не развиты, то невозможен теоретический анализ эмпирических фактов движения прибавочной стоимости. В этом случае будут достигнуты лишь абстрактные характеристики процесса производства прибавочной стоимости, в которых отразится лишь внешняя видимость этого процесса, а не конкретные теоретические определения.

Теоретический анализ, непосредственно совпадающий с теоретическим синтезом абстрактных определений прибавочной стоимости, выявленных ранее, выражает не абстрактные поверхностные формы ее движения, а те необходимые изменения, которые происходят в движении товарно-денежного рынка тогда, когда в это движение включается такой своеобразный товар, как рабочая сила. Этот своеобразный товар вносит в движение товарно-денежного обращения именно те изменения, которые превращают товарно-денежное обращение в сферу производства прибавочной стоимости.

Но и сама рабочая сила при этом берется не в ее вечной (одинаковой для всех формаций) характеристике, а в ее конкретно-исторической определенности как товара. Это значит, что в ней вскрывается (и фиксируется в понятии) прежде всего та исторически-определенная форма, которую она приобретает лишь внутри сферы товарно-денежного обращения.

Этим и отличается научно-теоретическое воспроизведение процесса производства прибавочной стоимости от абстрактного описания этого процесса, от простого абстрактного выражения его явлений, данных на поверхности.

Для того, чтобы понять, выразить в понятиях сущность капиталистического производства, труда, производящего прибавочную стоимость, надо предварительно выявить всю ту совокупность необходимых условий, на основе которых такой труд вообще становится возможным, а уж затем проследить, какие именно изменения он вносит в самые условия своего осуществления.

Поэтому анализ изменений, вносимых рабочей силой в процесс товарно-денежного обращения, в процесс производства стоимости, предполагает предварительный анализ тех условий, в которые вносится это изменение, т.е. анализ процесса производства стоимости — процесса, который наемный труд застает уже готовым. Без этого процесс возникновения прибавочной стоимости понять принципиально невозможно.

Такой способ осмысления явлений позволяет не просто описать их в том виде, в каком они даны непосредственному созерцанию на поверхности развитой стадии существования, но в полном смысле этого слова воспроизвести их становление, проследить процесс их возникновения и развития до нынешнего состояния, и притом только в строго необходимых моментах.

Способ восхождения от абстрактного к конкретному опирается в этом пункте на то реальное обстоятельство, что действительно необходимые и всеобщие условия возникновения и развития предмета сохраняются в каждый данный момент в качестве форм его существования. Поэтому мышление может прочесть при анализе развитого предмета «снятую» его историю. И иначе, как с помощью способа восхождения от абстрактного к конкретному, исторический подход к исследованию предмета осуществить невозможно.

Но поэтому картина, которую рисуют наиболее абстрактные разделы теории (например, первая глава «Капитала»), в наибольшей мере расходится с той картиной, которую являет непосредственному созерцанию и представлению развитая стадия процесса. И наоборот, чем больше закономерных влияний, тенденций и воздействий привлекается в ходе восхождения от абстрактного к конкретному, чем конкретнее становится изображение, тем оно ближе и ближе подходит к совпадению с той картиной, которая дана непосредственному созерцанию и представлению.

В итоге «Капитал» К. Маркса показывает не только «экономический скелет» общественного организма, не только его «внутреннюю структуру». В.И. Ленин видел огромное преимущество метода Маркса в том, что, «объясняя строение и развитие данной общественной формации исключительно производственными отношениями — он тем не менее везде и постоянно прослеживал соответствующие этим производственным отношениям надстройки, облекал скелет плотью и кровью». «Капитал», отмечает Ленин, показал «всю капиталистическую формацию как живую — с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов, с буржуазной политической надстройкой, охраняющей господство класса капиталистов, с буржуазными идеями свободы, равенства и т.д. и т.п., с буржуазными семейными отношениями» 13.

При этом «Капитал» доказывает, что иными эти фактические отношения не могут быть, пока в основе всей общественной жизни лежит частнособственническая, товарно-капиталистическая экономика, как не может сделаться стройным человек с кривым позвоночником. Исправить эти фактические отношения может только могила. До тех пор, пока действует закон прибавочной стоимости, неизбежны кризисы, неизбежна безработица, неизбежно относительное и абсолютное обнищание трудящихся масс, неизбежны ложь и лицемерие в идеологии, в быту, в личной жизни, ибо все это – лишь внешние формы обнаружения самой глубокой сущности товарно-капиталистического организма — противоречий процесса накопления прибавочной стоимости. Эти противоречия так же органически свойственны капитализму, как белковый обмен — живому телу. Они — не «пятна» на поверхности, а выражение самой его сути. Это и доказывает «Капитал», этому и служит его метод — метод выведения понимания явлений из понимания их всеобщей сущности, — метод восхождения от абстрактного к конкретному.

Приняв метод Маркса, невозможно уже не принять и все выводы «Капитала». Поэтому-то, собственно, так и ненавидят его апологеты современного капитализма. Он доказывает, что кризисы перепроизводства, наличие резервной армии безработных и все подобные формы буржуазного «богатства» суть всеобщие и абсолютные формы процесса производства и накопления прибавочной стоимости, его органические формы, не только следствия, но и необходимые условия протекания этого процесса.

Поэтому буржуазные философы и логики давно стараются дискредитировать метод Маркса, называя его «спекулятивным конструированием», «гегелевской формой мышления», некритически-де перенятой Марксом, и т.д., хотя, как мы старались показать, с гегелевским методом сходства тут чисто внешние, формальные. То «выведение», которое проделывает Маркс, есть просто синоним материалистического метода, метода объяснения духовно-идеологических, политических, правовых, нравственных и других отношений из отношений материальных, из отношений производства.

В «Капитале» Маркс категорически указывал на это обстоятельство: «Конечно, много легче посредством анализа найти земное ядро туманных религиозных представлений, чем, наоборот, из данных отношений реальной жизни вывести соответствующие им религиозные формы. Последний метод есть единственно материалистический, а следовательно, единственно научный метод» 14.

Это — тот же самый метод, который указывает задачу научного познания денег не в том, чтобы понять, что деньги — тоже товар, а в том чтобы проследить, как и почему товар превращается в деньги. Это гораздо труднее, но зато и вернее. Этот метод показывает не только те отношения реальной жизни, которые отражены в известных идеологических формах, но и объясняет, почему именно развились как раз такие, а не какие-нибудь другие идеологические, политические, правовые и научные формы. Все эти формы буквально «выводятся» из отношений реальной жизни, из ее противоречий (из «саморазорванности светской основы»). В этом как раз и заключается глубокая разница между марксовской и фейербаховской критикой форм религиозного сознания. В этом и состоит главное преимущество диалектического метода Маркса, Энгельса и Ленина, и одновременно — его материалистический характер, в применении к любой области исследований — от политической экономии до теории познания и эстетики.

«Капитал» Карла Маркса представляет собой настоящую высшую школу теоретического мышления. Ученый любой области может почерпнуть здесь для себя чрезвычайно ценные идеи в отношении метода теоретического исследования. Философы и логики должны облегчить ему доступ в эту сокровищницу. Разумеется, один автор и одна книга лишь в очень малой мере могут решить эту задачу. В силу своей сложности и объема она под силу только коллективу. Данная книга лишь в определенной степени заполняет пробел, имеющийся в нашей философской литературе в этом отношении, развивая и конкретизируя один из разделов работы М.М. Розенталя «Вопросы диалектики в «Капитале» К. Маркса», единственной до сих пор работы, посвященной этому важнейшему и труднейшему вопросу. Дальнейшие исследования в этом плане, надо надеяться, не заставят ждать себя слишком долго.

 

1 Маркс К. Капитал, т. I. Госполитиздат, 1955, с. 55.

2 Там же, с. 68.

3 Там же, с. 110-111.

4 Маркс К. Теории прибавочной стоимости, т. III, с. 114.

5 Маркс К. К критике политической экономии. Госполитиздат, 1953, с. 236.

6 Маркс К. Капитал,т. I, с. 164 (курсив наш. — Э.И.).

7 Там же, с. 170.

8 Там же, с. 172-173.

9 Там же, с. 173.

10 Там же, с. 160-161.

11 Там же, с. 161.

12 Hegel G.F.W. Phänomenologie des Geistes. Leipzig, Verlag von F. Meiner, 1921, S.S. 12‑13.

13 Ленин В.И. Сочинения, т. 1, с. 124.

14 Маркс К. Капитал, т. I, с. 378.